Олег Басилашвили:
«Это не искусство, это эрзац…Они научились выдавать пустоту за что-то «глубокое».
Сейчас молодая режиссура пытается добраться до чувств зрителей подчас формальными средствами. Бывает так, что прикрываются яркими заплатами, но на самом деле просто не умеют работать с актерами.
Желание не прочесть пьесу, а показать, насколько оригинальна собственная фантазия. Исч
езает сам дух произведения, то, ради чего пьеса была написана.
Вот я недавно был на спектакле Додина «Вишневый сад» в Малом драматическом театре. Там можно придраться ко многому: нет ряда персонажей, любви Ани и Петра, например, Лопахин в упоении поет My Way Фрэнка Синатра, что вообще невозможно. Но молодежи, может быть, это как раз понравилось…
Молодые режиссеры сегодня занимаются самопоказом. Недавно слушал в записи выступление Георгия Товстоногова. Вот его спрашивают: «Что в режиссере вы цените больше всего?» Он задумался и ответил: «Бескорыстие».
Режиссер в театре для того, чтобы вскрыть то, что заложено в пьесе, показать эмоцию, которая волновала автора. Наградить этой эмоцией актеров, художников и создать то, во имя чего написана пьеса. Это и будет самовыражением.
А у нас ставят, например, «Три сестры» Они беззащитны перед миром. Это надо ощутить кожей, плотью. Чтобы не вникать в психологию, гораздо проще раздеть актрис, поставить на авансцене голыми, а когда спросят, почему они раздеты, объяснить, что они не защищены от мира. Это не искусство, это эрзац…
Если русский театр, требующий по словам Станиславского от актера на сцене правды чувств и истинных страстей, то сейчас актер всего лишь пешка в замыслах режиссера. Так, во всяком случае, во многих театрах Москвы и Петербурга.
Я недавно посмотрел постановку МХТ под названием «Карамазовы» – работа модного нынче Константина Богомолова.
Впечатление гадкое.
Не знаю, чего хотел он добиться, но в одном он точно преуспел: в рождении неприязни к русской литературе.
Ведь в основе постановки – роман Достоевского «Братья Карамазовы». Мне говорят: это мысли этого самого режиссера Богомолова о романе «Братья Карамазовы».
А зачем мне они – взамен гениальных мыслей самого Достоевского?
И в его романе, насколько я помню, в отличие от спектакля, не было сцен совокупления геев.
Я ходил с дочкой и не знал, куда деваться. Хотя не считаю себя ханжой…
Чванства, алчности современных выскочек, в том числе от культуры, не принимаю.
Не умею и не хочу.
Помните, Хлестаков хвастается: «У меня одна лестница стОит…»
Но Хлестаков идиот, и над ним смеялись.
А сейчас нувориши наперебой показывают по телевизору «золотые унитазы». Эта пыль — признак нового времени, другой жизненной формации.
Театр ее улавливает и тоже находится на перепутье. «Нужны новые формы», — как говорил Треплев в «Чайке». В театре усиленно их ищут. У некоторых получается. У многих ничего не выходит, но они научились выдавать пустоту за что-то глубокое.
— Театр в России всегда был вторым университетом, кафедрой и трибуной демократических и либеральных взглядов русской интеллигенции и рядовых людей.
Мне кажется, что театр не должен ронять этот флаг борьбы за свободу, за искренность, за порядочность, за честность и служить тем идеалам, которые, может быть, никогда не осуществятся, но, всё-таки, стремиться к ним нужно!
Современный театр не имеет чувств и стремится только к развлечению зрителя и больше ни к чему. Развлекать, конечно, можно, но и в этом должно быть нечто такое, о чём можно задуматься или почувствовать…Здесь театр предаёт тот идеал, во имя которого он создан и существует!
